Львица и лилия

Пурилла посмотрела на него с удивлением:

— Было бы подло добиваться этого, ведь Элизабет старше меня, и она так несчастна и одинока без Ричарда.

Затем, словно его слова что-то все же затронули в ней, она добавила:

— Эдвард хорош для Элизабет, но он не подошел бы мне.

— Почему же?  — полюбопытствовал граф.

Пурилла, поразмышляв минуту-другую, попыталась объяснить:

— Я думаю, он слишком уж рассудителен и немного расчетлив в своих действиях. Я могу заранее предугадать то, что он собирается сказать, и уже знаю, каково будет его мнение, прежде чем он произнесет хоть слово.

— Это, безусловно, несколько смущает,  — согласился граф.  — Однако все же большинство женщин стремятся в жизни к надежности и безопасности.

— И они находят это также и в вас?  — спросила Пурилла.

По правде сказать, за всю свою жизнь граф не встретил ни одной такой женщины. Наоборот, когда дело касалось его, дамы отчаянно и безрассудно рисковали своей репутацией.

Часто, когда женщины влюблялись в него, они становились опрометчивыми и подвергали себя опасности развода и скандала, а значит, могли оказаться отвергнутыми обществом на всю оставшуюся жизнь.

Он понял, что Пурилла ожидает ответа на свой вопрос.

— Я полагаю, именно в этом нуждается женщина,  — уклончиво ответил он.

— Не думаю, что вы говорите мне правду,  — проницательно заметила она.  — Я уверена, вы бываете безрассудно смелым, ведете полный опасностей и приключений образ жизни, вы полны энергии. Это-то и приводит в восхищение женщин.

— Вы льстите мне,  — ответил он.  — Откуда вы вообще знаете, что в мире есть женщины, которые восхищаются мной?

Пурилла негромко рассмеялась.

— Теперь вы скромничаете. Даже моя няня признает в вас достоинства. Вы, по ее мнению, «образец мужчины».

Именно поэтому она стремится отослать вас отсюда, и как можно скорее.

— Няня боится, что вы могли бы влюбиться в меня?  — поинтересовался граф.

— Ну да!  — призналась Пурилла.  — Я наблюдаю, как день ото дня растет ее беспокойство, и она все больше напоминает клушу, квохчущую над цыпленком!

Раздался тихий, только ей присущий очаровательный смешок, и она продолжила:

— Вчера вечером, когда она помогала мне раздеться, она сказала: «Не вздумай-ка мечтать о его сиятельстве. Как только он поправится, он вернется в Рок-Хаус, а затем в Лондон ко всем этим своим балам и приемам, которых там без числа и которые, как я от всех слышу, очень ему по душе. И ты никогда не увидишь его снова».

Пурилла подражала голосу няни настолько похоже, что графу почудилось, будто это сама нянюшка разговаривает с ним.

— А каков был ваш ответ?

На мгновение Пурилла заколебалась, и он подумал, что она откажется отвечать. Но она ответила:

— Я сказала няне: «Его сиятельство может забыть нас, но мы никогда не забудем его. Да и разве нам удастся это, ведь он одаривал нас разными восхитительными деликатесами. Да и сам он разве не великолепен? !»

— Я восхищен вашим комплиментом,  — сказал граф,  — но вам, должно быть, трудно сделать правильный вывод о моем великолепии, ведь вы только и видели меня, что без сознания или в кровати, в ночной рубашке вашего отца.

У графа возникло ребяческое желание предстать перед ней в полной парадной полковой форме.

Если бы их беседа выходила из-под пера какого-нибудь драматурга, в ней непременно присутствовал бы кульминационный момент объяснения героев, который принято называть «гвоздем программы».

Но Литтон решил не торопить события и сдержал себя.

Кроме того, по выражению глаз девушки и по ее манере говорить Литтон Рокбрук понимал, что, хоть Пурилле и нравилось беседовать с ним и она восхищалась им, в действительности он еще ничего не значил для нее.

В ее мыслях о нем не было ничего волнующего для нее, и няня, несомненно, не могла бы назвать ее размышления «мечтаниями».